 |
| Данил Корецкий — именно так, не Даниил, с одним «и» — один из лучших следователей юга России. Писательская его слава началась в 1990-е, а милицейская и юридическая — лет за десять до того. Он и теперь преподает в юридической академии и консультирует коллег, хотя в России его знают прежде всего как создателя «Антикиллера». Всего у него полтора десятка романов, три экранизированы. «Корецкий — безусловно лучший автор русского нуара, вдобавок отлично знающий милицейские нравы; жесткий профессионал литературы и сыска» [Михаил Веллер]. |
Есть классическая формула: ужас перед возмездием должен перевешивать любые возможные выгоды от преступления. (Здесь полностью текст) Тогда кривая преступности резко идет вниз. А когда в основе общественной морали — сострадание к преступнику, попытка увидеть в нем прежде всего человека… о чем говорить!
— Но не видеть в нем человека тоже крайность…
— Преступление преступлению рознь, и я серьезно полагаю, что после известного уровня зверства — часто это сопряжено и со снижением интеллекта, о чем скажу отдельно,— мы действительно должны говорить о каком-то другом антропологическом типе, к которому обычные человеческие критерии неприменимы. У меня было дело об убийстве старухи, с изнасилованием: есть странная закономерность, по которой геронтофилы как раз обычно подростки, чаще всего шестнадцати-семнадцати лет. Он ее сначала изнасиловал, а потом потребовал, чтобы она для него приняла другую сексуальную позу. Поначалу-то она все терпела, думая, лишь бы не убил, но когда он стал требовать еще каких-то извращений, она взбунтовалась и стала на него кричать, стыдить, как он смеет издеваться над старухой… Он тогда обозлился — тоже самолюбие взыграло — и убил ее. Не грабил, ничего не взял. Как можно к этому случаю подходить с какими-то человеческими критериями? О каком тут сострадании или исправлении можно говорить? Это с самого начала другое существо, физиологически другое… Что касается связи зверства с умственной отсталостью — такое тоже бывает, это не столько нравственный, сколько умственный дефект. Человек не может себе представить чужих страданий, вообще не понимает, что делает, но тогда по крайней мере нужен своевременный диагноз. А у нас имбецилов чаще всего не диагностируют, не говоря уж о дебилах, благо и растут они в той среде, где нормальные врачи не появляются. У меня был случай: банда подростков, исключительно жестоких. Пятеро плюс вожак. Неожиданно приходит справка на вожака: дебильность. Мне приходится срочно переквалифицировать его как свидетеля! Но потом я задаю себе вопрос: если его, дебила, беспрекословно слушались пятеро остальных, каков их диагноз? Что ж, они еще хуже? Я бы понял еще шизофрения, паранойя: с этими диагнозами маньяк может оказывать почти гипнотическое влияние на окружающих. Но когда он просто кретин?! Кстати, уверен, что значительное — не меньше четверти — количество сегодняшних преступников вырастает именно из запущенных детей с так и не поставленным вовремя диагнозом. Жестокость и слабоумие — вещи тесно связанные, куда тесней, чем, скажем, жестокость и интеллект. По-настоящему умный преступник мне так и не встретился — если, конечно, говорить о преступлениях, связанных с насилием, а не об экономических схемах.
Journal information